Новости – Общество

Общество

Мельница, сундук, нагайка

Фото: Ксения Демидова

Корреспондент «Русской планеты» побывала в этнографическом музее «Атамань» и узнала, как на Кубани возрождают традиции казачьей культуры

Ксения Демидова

10 сентября, 2014 16:10

15 мин

Этнографический комплекс «Атамань» — музей под открытым небом, представляющий собой точную копию казачьей станицы. Он расположен на Таманском полуострове — там, где был построен первый православный храм и началась история Кубани. В этом году «Атамань» в пятый раз принимает гостей из разных уголков страны, которые хотят познакомиться с культурой кубанского казачества. «Русская планета» побывала в «Атамани» и понаблюдала за людьми, которые участвуют в реконструкции казачьего быта.

В «Атамани», небольшой деревне из нескольких улиц, на первый взгляд, все выглядит примерно так, как и 300 лет назад. В куренях стоят настоящие хаты-мазанки, там суетятся казаки в шароварах и казачки в длинных юбках, на плетнях сушатся глиняные горшки и пуховые перины. От продуктовой базы время от времени отъезжает обоз, наполненный тыквами и кукурузой. В стойлах стоят лошади, в птичниках суетятся гуси и индюки. Каждый из куреней — отдельно стоящий двор, где «проживает» кубанский ремесленник: писарь, винодел, сапожник, лекарь или кузнец. Над созданием куреней работают мастера и чиновники населенных пунктов Кубани.

Как и кто распределял роли в «Атамани», мне рассказали в хате сапожника Прошки Бызсапожки.

– Когда этнокомплекс пять лет назад был еще на стадии проектирования, роли нам распределили там, — показывает пальцем вверх сотрудница хаты сапожника Эльвира. — Нам досталось подворье сапожника. Мы кинули клич по своему Отрадненскому району, обратились за помощью в музей и нашли много утвари, которую сейчас вы видите в нашей хате. Сама я — сотрудник администрации своего района. За работу в «Атамани» мы получаем разве что моральное удовлетворение.

Чиновница в костюме казачки ведет меня в хату, где демонстрирует старинную прялку, иконы и лавку с чеботами — ботинками и казачьими сапогами.

– Вы тут каждый день работаете или по графику? — спрашиваю.

– Нет, по субботам и воскресеньям. В будние дни «Атамань» не работает.

– А живете где?

– В гостинице, которая есть в Тамани. Там и ночуем. А завтракаем, обедаем и ужинаем здесь же. На территории комплекса много трактиров, блинных и вареничных. Там кушаем борщ с пампушками, огурцы соленые. Их сюда на продажу привозят кубанские предприниматели. В общем, с голоду не пухнем.

– Сильно устаете?

– Вы тут до вечера? Подойдите ко мне с этим вопросом часов в пять. Сами увидите, — с улыбкой отвечает Эльвира.

В девять утра я в хате мельника. Меня радостно встречает бойкая смотрительница куреня Наташа. Она одета в казачий костюм, в волосах лента. Со мной в хату заходят туристы и начинают расспрашивать девушку о казачьем быте.

– А печка это у вас настоящая? Топится? — пристают с расспросами посетители из Москвы, сами отвечая на свой вопрос. — Да не топится она. Не может она топиться с таким-то дымоходом. Это ж вся хата будет в дыму! Муляжик, да?

– Да, печь-мазанка не топится так, как должна топиться в казачьей хате. Но вся остальная утварь настоящая, — вежливо отвечает смотрительница. — Пройдемте, я покажу вам спальню мельника.

Наташа ведет посетителей в дом, где в спальне стоит кованая кровать для казака и его жены, а также металлическая детская люлька с расшитыми подушками и покрывалом.

– Мельник у казаков считался человеком зажиточным, только он и атаман станицы могли себе позволить детскую кроватку из кованого железа. У остальных казаков дети до полугода жили в люльках — кроватках, которые подвешивали за крюк на потолке. Кстати, именно семья мельника чаще всего насчитывала по 8-14 детей. Он мог себе позволить прокормить большую семью, к тому же дети начинали помогать ему по хозяйству с пяти лет. Большая семья была признаком зажиточности, — рассказывает Наташа. — Каждый посетитель мельницы отдавал ее владельцу десятую часть того, что смолол в его курене. Едет, например, к мельнику казак зерно молотить и видит, что мельница не работает, лопасти не крутятся, а стоят буквой «Х». Значит, в доме мельника радостное событие: свадьба, рождение ребенка, крестины. Если же лопасти мельницы остановились в виде креста, значит, в его доме горе.

Наташа изображает руками крест и показывает, как лопасти мельницы устанавливались в лихие для мельника дни.

– Наташа, откуда вы все это знаете?

– Я библиотекарь, раз в две недели работаю в хате своего района на «Атамани», денег за это не платят. Но мне все это самой очень интересно, поэтому я каждому посетителю стараюсь рассказать что-то новое, — отвечает смотрительница куреня. — Смотрите, вот тут у казаков в хате святой угол. Казаки были глубоко верующими людьми, почитали традиции, праздники, обряды. Вообще, насколько мне известно, дома и богатых, и бедных строились на один манер: из двух комнат та, которая побольше, была горницей, а комната поменьше — стряпухой. В горнице всегда было чисто. Здесь обычно стояли стулья, стол, сундук, лавки. Печной угол — это самая важная часть хаты. Большая четырехугольная печь, всегда чистая и украшенная. Около печи находится ухват, кочерга, лопата.

Мы заходим в горницу, и Наташа указывает на огромный деревянный сундук.

– Это скрыня — сундук для одежды. Его владелица, когда передавала сундук нам, утверждала, что ему более 200 лет, и что этот сундук в ее семье использовали исключительно для хранения приданного. Когда женщина выходила замуж, сундук с ее приданым перекочевывал в дом мужа. Когда замуж выходила старшая дочь, казачка отдавала этот сундук по наследству. Кстати, по рассказам последней владелицы сундука, если молодая незамужняя особа посидит на сундуке пару минут, то скоро выйдет замуж, — уверила Наташа.

– А где вы находите старинные предметы для хат? — спрашиваю у Натальи.

– Много пенсионеров сами звонят к нам в библиотеку и предлагают забрать старинные вещи. Потому что для них они ценны, а для родственников после смерти старшего поколения не будут представлять никакой ценности. Для них это будет просто хлам.

– А мельница у вас во дворе настоящая? — напоследок интересуюсь у Наташи.

– Нет, — смеется девушка. — Зато имеется настоящая нагайка. Для тех, кто решит проверить мельницу в действии без моего ведома. Такие, кстати, уже были!

К 11 утра на казачьем рынке «Дурница» торговля идет бойко. Казачки в пестрых каратайках — национальных плюшевых жилетках — продают по очень низким ценам таманский виноград и персики. Килограмм крупного винограда тут стоит 20 рублей.

– А почему так дешево? — спрашиваю.

– Та вы шо, не знали? Губернатор же седни приедет, — честно отвечают предприниматели.

– А обычно почем продаете?

– Та ни на много дороже, по тридцать рублев за кило. Нынче урожай его народивси, девать некуды. Если не распродадим, вино сделаем.

Цены на караваи, пироги, пряники все же «кусаются». Петушок на палочке стоил 70 рублей. Однако, приглядевшись, я поняла, что цены тут установлены для вида и таманские предприниматели готовы поторговаться.

– Кавун за 15 рублей отдать тебя. Ни-ни, друга моя. Я все лето гамбалил, шоб его вырастить, — яростно спорит продавец арбузов с покупательницей из Саратова, и в итоге отдает его за 10 рублей.

– А что такое «гамбалил»? — подхожу с вопросом к освободившемуся продавцу с черными усами.

– Ну, значит, работал тяжело, — отвечает продавец арбузов.

– Так выращивать арбузы — тяжелый труд? — улыбаюсь я.

– Ой, барышня, а вы попробуйте-ка сами. На самом деле, конечно, нет. Но надо ж поторговаться, как без этого? — уже на чистом русском отвечает мужчина.

К часу дня песни и пляски, которые слышались в куренях, несколько смолкают. Казачки в национальных костюмах улыбаются неохотно и то и дело вытирают пот со лба. Мальчишки и девчонки, которые тоже приехали из разных городов и станиц Кубани повеселить туристов, отдыхают в теньке.

– Устали? — подсаживаюсь я к группе казачат, в руках у которых по шашке.

– Может, воды вам принести?

– У нас есть минералка, вот в том доме. Просто жарко очень в этих рубашках и папахах. Домой хочется.

Мальчишки рассказывают, что они из станицы Брюховецкой, учатся в пятом классе, приехали вместе с песенно-танцевальным коллективом, чтобы выступить в своем курене.

– А шашки вам зачем? — спрашиваю у ребят.

– Мы с ними танец будем танцевать. Кстати, первый раз обращаться с шашкой нас тут и научили, в прошлом году, — оживляются парни, начиная демонстрировать казачьи приемы с шашками-муляжами. Хотя выглядят они почти как настоящие.

Вхожу в хату шорника. Во дворе куреня под навесом сидит мужчина, который мастерит уздечки, хлысты, стремена и прочие вещи, названий которых я не знаю. Но понимаю, что без них на лошади не поскачешь, пашню не вспашешь и вообще не сделаешь ничего, что делали казаки с помощью лошадей 200-300 лет назад. Я знакомлюсь с мастером, и к моему удивлению он оказывается настоящим шорником в третьем поколении. Этим ремеслом он занимается всю жизнь.

– Не изжила ли себя сегодня ваша профессия? — спрашиваю его.

– Я с лошадьми дружу с рождения, мой дед заведовал ими в колхозе, где на лошадях до сих пор выполняют некоторые работы. В глубинках и маленьких хуторах лошади и сейчас выполняют некоторые работы по хозяйству, поэтому моя профессия еще востребована. Сюда раз в неделю приезжаю по просьбе администрации своего района с утра, вечером еду домой — хозяйство бросить не могу. Какая мне разница, где хомуты делать, дома или тут, на глазах у туристов? Пусть смотрят, как я работаю. Мне не жалко зевакам свое мастерство показать. А за визит ничего не беру. Дадут корма лошадкам в колхозе, и то дело, — рассказывает Юрий Сергеевич. — Для меня тут даже как-то легче, не дергает никто. Сидишь себе, работаешь спокойно. А дома бы уже раз десять куда-нибудь сбегал, то кур покормить, то лошадям воды налить. По хозяйству надо же целый день управляться.

Около пяти вечера заглядываю в хату винодела и оказываюсь в музее казачьей домашней утвари. Так называется еще одно подворье, где все желающие могут постирать белье дедовским способом, помолоть кукурузные зерна, взять ухватом горшок и поставить в клокочущую печь.

– Это что за палка? — начинаю я осмотр казачьей утвари.

– Это рубэль. Деревянная палка с зазубринками, на которую казачки наматывали бель, били этим приспособлением по твердой поверхности, и оно становилось чистым, — рассказывает мне смотритель куреня.

– А вы сам — казак? Откуда все это знаете?

– Да, я нахожусь в распоряжении Кубанского казачьего войска. Меня зовут Иван. И все, что вы видите в этом курене — из моего личного домашнего музея. Хобби у меня такое — ездить по глухим деревням и собирать старинную казачью утварь. Администрация моего района каждое лето просит предоставить часть моего музея для просмотра в «Атамани», и я привожу сюда часть своей коллекции. Знаете, что это? Молотилка. Засовываешь в нее высушенный на солнце кукурузный початок, крутишь ручку, зерна отделяются от кочерыжки и падают в чашку. Хотите попробовать?

Я берусь за ручку молотилки и пытаюсь ее провернуть — нелегко.

– А то! Что потяжелее, так это к казачке, так заведено. Именно бабоньки у казаков выполняли «легкую» работу по дому.

– А казаки? — кряхчу я над початком.

– А казаки воевали, — смеется владелец домашнего музея. — Так, готов початок. Теперь берем сухие зерна и мелем из них кукурузную муку.

Казак Иван подводит меня к рушке — бочке с толстыми стенками. Внутри нее вращается вертикальный жернов. Зерна засыпаются в рушку, а чтобы они стали мукой, надо крутить ручку рушки по кругу.

– Бери двумя руками, и вперед! — командует казак. — А ты думала! Знаешь, почему у казачек всегда был такой видный стан? Потому что рушкой они себе бюст делали за годы тренировки — будь здоров! Это тебе не силикон какой-то! — говорит Иван. — А это нагайки: мужская и женская.

Иван рассказывает, что у каждого казака была своя нагайка, прикоснуться к которой не имела права ни одна женская рука. Для женщин у порога дома висела особая нагайка с длинным хлыстом.

– Каждая казачка должна была с детства учиться владеть особым боевым искусством — казачьим спасом. Одна из его частей — владение нагайкой. Когда мужчины уходили на войну, дома оставались только женщины. То, что они были небеззащитны, знали многие неприятели, которые пытались ограбить хутора, где не было казаков. С помощью нагайки женщина могла выбить из седла сразу четырех всадников, не говоря уже о пешем неприятеле. Но нагайкой я воспользоваться не дам. Это оружие намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд. В наконечник нагайки вшит свинец. Если им со всей дури рубануть, можно и кость проломить. Он на то и рассчитан, — убирает в сундук нагайку казак.

– Да мне и рушки хватит, — прощаюсь я с казаком, и он закрывает за мной дверь в курень.

На «Атамани» вечер.

– Домой поеду только завтра, сейчас закрою хату, в гостиницу пойду. Там сегодня Кубанский казачий хор поселился, он тоже на «Атамани» выступал. Хорошо поют девчата. Может, концерт по заявкам на этаже устроим? — бормочет казак, запирая экспонаты из своего музея в сарай.

К выходу из этнокомплекса тянутся опоздавшие посетители, уставшие женщины с лентами в волосах и казачьими костюмами под мышкой. Запыхавшиеся дети рассаживаются по автобусам. «Атамань» засыпает, чтобы с утра с новыми силами начать лепить вареники, скакать на лошадях и танцевать перед посетителями.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе